– Да вот горластая-то, толстуха-то эта, как ее, не знаю, – шептал Передонов.
– Горластая, горластая, – растерянно припоминал Богданов, – Это Скобочкина, да.
– Ну, да, – подтвердил Передонов.
– А как же, как же так! – восклицал шопотом Богданов, – Скобочкина в красной рубашке, а! Да вы сами видели?
– Видел, да она, говорят, и в школе так щеголяет. А то и хуже бывает: сарафан наденет, совсем как простая девка ходит.
– А, скажите! Надо, надо узнать. Так нельзя, нельзя. Уволить за это следует, уволить, – лепетал Богданов. – Она всегда такая была.
Обедня кончилась. Выходили из церкви. Передонов сказал Крамаренку:
– Ты, Черныш-огарыш, зачем в церкви улыбался? Вот погоди, ужо отцу скажу.
Передонов говорил иногда «ты» гимназистам не из дворян; дворянам же он всегда говорил «вы». Он узнавал в канцелярии, кто какого сословия, и его память цепко держалась за эти различия.
Крамаренко посмотрел на Передонова с удивлением и молча пробежал мимо. Он принадлежал к числу тех гимназистов, которые находили Передонова грубым, глупым и несправедливым и за то ненавидели и презирали его. Таких было большинство. Передонов думал, что это – те, кого директор подговаривает против него, если не сам, то через сыновей.
К Передонову подошел – уже за оградою – Володин с радостным хихиканьем, – лицо, как у именинника, блаженное, котелок на затылке, тросточка наперехват.
– Знаешь, что я тебе скажу, Ардальон Борисыч, – зашептал он радостно, – я уговорил Черепнина и он на-днях вымажет Марте дегтем ворота.
Передонов помолчал, соображая что-то, и вдруг угрюмо захохотал. Володин так же быстро перестал осклабляться, принял скромный вид, поправил котелок и, поглядывая на небо и помахивая тросточкою, сказал:
– Хорошая погодка, а к вечеру, пожалуй, дождик соберется. Ну, и пусть дождичек, мы с будушим инспектором дома посидим.
– Не очень-то мне дома сидеть можно, – сказал Передонов, – у меня нынче дела, надо в город ходить.
Володин сделал понимающее лицо, хотя, конечно, не знал, какие это нашлись вдруг у Передонова дела. А Передонов думал, что ему необходимо будет сделать несколько визитов. Вчерашняя случайная встреча с жандармским офицером навела его на мысль, которая показалась ему весьма дельною: обойти всех значительных в городе лиц и уверить их в своей благонадежности. Если это удастся, тогда, в случае чего, у Передонова найдутся заступники в городе, которые засвидетельствуют его правильный образ мыслей.
– Куда же вы, Ардальон Борисыч? – спросил Володин, видя, что Передонов сворачивает с того пути, по которому всегда возвращался, – разве вы не домой?
– Нет, я домой, – ответил Передонов, – только я нынче боюсь по той улице ходить.
– Почему же?
– Там дурману много растет и запах тяжелый; это на меня сильно действует, одурманивает. У меня нынче нервы слабы. Все неприятности.
Володин опять придал своему лицу понимающее и сочувственное выражение.
По дороге Передонов сорвал несколько шишек от чертополоха и сунул их в карман.
– Это для чего же вы собираете? – осклабясь, спросил Володин.
– Для кота, – хмуро ответил Передонов.
– Лепить в шкуру будете? – деловито осведомился Володин.
– Да.
Володин захихикал.
– Вы без меня не начинайте, – сказал он, – занятно.
Передонов пригласил его зайти сейчас, но Володин сказал, что у него есть дело: он вдруг почувствовал, что как-то неприлично все не иметь дела; слова Передонова о своих делах подстрекали его, и он сообразил, что хорошо бы теперь самостоятельно зайти к барышне Адаменко и сказать ей, что у него есть новые и очень изящные рисунки для рамочек, так не хочет ли она посмотреть. Кстати, думал Володин, Надежда Васильевна угостит его кофейком.
Так Володин и сделал. И еще придумал одну замысловатую штуку: предложил Надежде Васильевне заниматься с ее братом ручным трудом. Надежда Васильевна подумала, что Володин нуждается в заработке, и немедленно согласилась. Условились заниматься три раза в неделю по два часа, за тридцать рублей в месяц. Володин был в восторге: и денежки, и возможность частых встреч с Надеждою Васильевною.
Передонов вернулся домой мрачный, как всегда. Варвара, бледная от бессонной ночи, заворчала:
– Мог бы вчера сказать, что не придешь.
Передонов, дразня ее, рассказал, что ездил к Марте. Варвара молчала. У нее в руках было княгинино письмо. Хоть и поддельное, а все-таки…
За завтраком она сказала, ухмыляясь:
– Пока ты там возжался с Марфушкой, здесь я без тебя ответ получила от княгини.
– А ты разве ей писала? – спросил Передонов.
Лицо его оживилось отблеском тусклого ожидания.
– Ну вот, валяет петрушку, – отвечала Варвара со смехом, – ведь сам же велел писать.
– Ну, что же она пишет? – спросил Передонов тревожно.
– Вот письмо, читай сам.
Варвара порылась в карманах, словно искала засунутое куда-то письмо, потом достала его и подала Передонову. Он оставил еду и с жадностью накинулся на письмо. Прочел и обрадовался. Вот, наконец, ясное и положительное обещание. Никаких сомнений у него не явилось. Он наскоро кончил завтрак и пошел показывать письмо знакомым и приятелям.
Угрюмо-одушевленный, он быстро вошел в Вершинский сад. Вершина, как почти всегда, стояла у калитки и курила. Она обрадовалась: раньше его надо было заманивать, теперь сам зашел. Вершина подумала:
«Вот что значит проехался-то с барышней, побыл с нею, – вот и прибежал! Уж не хочет ли свататься?» – тревожно и радостно думала она.