Том 2. Мелкий бес - Страница 92

Ворчит:

– Разве она для вас в лесу выросла? Разве вы сделали ее? Зачем вы ее зарубили?

Сима оправдывается:

– Милый елкич, да ведь нам зато как весело-то было! Ты подумай только, как свечки зажгли на елочке, вот-то весело стало! Разве ты этого не понимаешь? Ведь ты же сам видел, – свечки на елочке, и золотой дождь, и блестки, – так все и горит, и блестит, и переливается. Еще мне-то что, я ведь не первую елку справляю, – а вот самые маленькие, и еще вот швейцаровы дети, – ведь им это какой праздник! Что же ты сердишься так, милый елкич?

И с тоскою прислушивался к тому, что ему ответит елкич. И уже заранее знал, что елкич не поверит его словам, что нельзя никакими словами утешить елкича, у которого зарубили его родную елку.

– Она у меня одна была, – ворчит елкич.

И ноет, и скулит тоненьким голоском. И только Сима слышит его.

– Какую власть взяли! – ворчит елкич. – Взяли мою елку, привезли, веселитесь. Если вам нужно вокруг елки плясать, ехали бы в лес сами. В лесу хорошо. А то срубили, погубили.

Ноет, скулит.

III

Сима наконец приступил к своему старшему брату, студенту.

– Кира, елкич-то все тоскует. Он, елкич-то, все ходит, и на домашних сердито смотрит, и все скулит таким тоненьким голоском. Какой он бедный!

– Результат чтения фантастических произведений, – проворчал студент.

– Нет, Кира, ты скажи, вот он жалуется, что елка не для нас выросла, а вот ее для нас срубили. Как же это так? Ведь она, и в самом деле, – для себя? И каждый для себя. А то ведь этак каждого придут и возьмут, и сделают, что хотят.

Студент выслушал хмуро. Сказал:

– Елка – дерево. Ее можно срубить. А вот относительно нас с тобою, тут, действительно, дело обстоит неладно. Человек есть автономная личность, не правда ли?

Сима утвердительно кивнул головою. Кира продолжал:

– Ну, и вот, приходят агенты власти, и берут тебя, и ведут, куда ты не хочешь, и заставляют делать то, что несвойственно твоей натуре. Ты говоришь: я для себя вырос, тебе отвечают: нет, брат, шалишь, ты вырос церкви и отечеству всему на пользу, а раз на пользу, так мы тебя и используем. Так-то, брат, в общем хозяйстве все на пользу идет, ничто даром не пропадает.

– Это очень нехорошо, – убежденно сказал Сима.

– Хорошего, действительно, мало, – согласился студент, – но уж таков социальный строй. Служи другим, коли хочешь, чтобы тебе служили.

– Тогда я не хочу, – печально сказал Сима, – если надо заставлять и мучить, тогда я не хочу.

– Ну, брат, об этом нас с тобой не спросят, – сказал студент.

Затянулся папиросой. Видно было, что ему очень приятно курить и чувствовать себя дома на положении взрослого. Покровительственно посмотрел на Симу. Похлопал его по плечу. Сказал:

– Ты – забавный мальчуган. Все фантазируешь. Пожалуй, вырастешь, так поэтом будешь.

Сима помолчал, вздохнул и сказал, краснея и потупясь:

– Елкича жалко. Как он теперь будет?

IV

Сима проснулся ночью. Услышал опять, как елкич ходит, скулит тоненьким голоском и ворчит. И домашние шепчутся с ним, стараются его утешить.

Тоненький голосок из угла говорит:

– Мы тебя не гоним. Будь с нами. У нас хорошо. Светики перебегают. Пылиночки кружатся. Очень хорошо.

– Насмотрелся я, – ворчит елкич. – Мне здесь у вас не нравится. Хозяева у вас нехорошо живут.

– Нам нет никакого дела до хозяев, – отвечает домашний. – Мы сами по себе, они сами по себе, – мы им не мешаем, они на нас не обращают внимания. Только Сима за нами иногда смотрит, да это не беда, – он еще маленький, и он так и не вырастет, – он к нам уйдет. Он для нас почти что свой, – а до других нет дела.

– Нет, – ворчит елкич, – не нравится, да и не нравится мне у вас. Что хотите, а не нравится. Кровью тут у вас пахнет, а я этого запаха не люблю.

– А у вас в лесу разве ничем таким не пахнет? – с досадою и насмешкою спрашивает домашний.

Но елкич не отвечает и ворчит себе свое:

– И не нравится, и не нравится. Рубят, бьют, а для чего, и сами не знают.

Сима приподнялся на локте и тихонько, чтобы не разбудить Димы, шепнул:

– Миленький елкич, почему же тебе у нас не нравится? Мы все – добрые.

Стало очень тихо. Домашние молчали и чутко ждали, что ответит елкич. Помолчал елкич. Сказал сердито:

– Иди завтра на улицу, – сам увидишь.

Домашние засмеялись, зашушукались. Сим стало тоскливо.

– Что же я увижу? – спросил он. – Милый елкич, ты иди со мною и покажи.

– Покажу, покажу, – ответил елкич.

Пискливый голос его казался злым и угрожающим, но Сима не боялся этого: он знал, что елкич тоскует по своей елке и не может утешиться и потому такой сердитый.

– Покажу, – повторял елкич, – будешь доволен мною.

Домашние тихонько шушукались и смеялись тоненькими, шелестинными голосками, и не понять было Симе, добрые они или злые, смеются ли они от злости или от милой веселости. Жутко было Симе, и, чтобы подбодриться, он опять шепотом спросил елкича:

– Милый елкич, когда же ты мне покажешь? Утром? Правда? Когда мы пойдем гулять с фрейлейн Эмилиею? да?

– Да, да, – ворчал елкич. – Утром, так утром.

И шелестинные расстилались по всем углам смешки и шепотки.

И опять спросил Сима:

– Милый елкич, ты ведь маленький, как же ты с нами пойдешь? Фрейлейн Эмилия как зашагает, так только поспевай. Она говорит: моцион надо делать весело. Так как же ты?

– Ничего, – сердитым голосом сказал елкич, – уж я от вас не отстану. Я к тебе в карман сяду.

Шелестинные шушукались, смеялись голосочки во всех уголочках. И под шелестинный смех заснул Сима.