– Страшные большие существа носятся и пожирают друг друга.
Другое смотрело на улицу и говорило:
– Маленькие человечки мирно беседуют, и проходят, все проходят…
Первое сказало:
– Мои остаются. Боюсь, что доберутся они и до человечков.
Но второе сказало:
– Человечки уйдут…
На столе стояла лампа.
С неё сняли стекло; лампа увидала спичку, и сказала:
– Ты, малютка, подальше, я опасна, я сейчас загорюсь. Я зажигаюсь каждый вечер, – ведь без меня нельзя работать по вечерам.
– Каждый вечер! – сказала спичка, – зажигаться каждый вечер, – это ужасно!
– Почему же? – спросила лампа.
– Но ведь любить можно только однажды! – сказала спичка, вспыхнула, – и умерла.
Капля падала в дожде, пылинка лежала на земле.
Капля хотела соединиться с существом твердым, – надоело ей свободно плавать.
С пылинкою соединилась она – и легла на землю комком грязи.
Шёл поезд, и шел всё в одну сторону. И был там пассажир, который должен был выйти на той самой станции, где ждали его лошади и друзья.
Пассажир был нетерпеливый, на каждой станции выходил и спрашивал:
– Это – та самая станция?
А ему отвечали:
– Нет, еще не та.
И, наконец, он заснул в вагоне. Спал долго, видел очень приятные сны.
Вдруг проснулся, а поезд стоит. Пассажир побежал на платформу, спрашивает:
– Это – та самая станция?
А ему отвечают:
– Нет, уж не та.
И скоро поезд пошел дальше, а пассажир сидел в вагоне, и плакал.
Большая рыба догнала малую, и хотела проглотить. Малая рыба запищала:
– Это несправедливо. Я тоже хочу жить. Все рыбы равны перед законом.
Большая рыба ответила:
– Что же, я и не спорю, что мы равны. Коли не хочешь, чтоб я тебя съела, так ты, пожалуй, глотай меня на здоровье, – глотай, ничего, не сомневайся, я не спорю.
Малая рыбка примерилась, туда-сюда, не может проглотить большую рыбу. Вздохнула, и говорит:
– Твоя взяла, – глотай!
Жили-были хрыч да хрычовка.
Жил хрыч пятьсот лет, хрычовка – четыреста.
Получал хрыч большую пенсию и отдавал ее хрычовке на расходы.
Хрыч носил фуфайку на теле, хрычовка чернила волосы фиксатуаром.
Хрыч нюхал табачок и ходил в баню париться, – хрычовка ела конфетки и ходила в русскую оперу.
Пошел раз хрыч в баню, парился, парился, запарился, умер на полке.
Пошла хрычовка в оперу, вызывала певца, кричала, кричала, закричалась, умерла на галерке.
Схоронили хрыча да хрычовку.
Тужить не о чем: будут хрычи, будут и хрычовки.
Сидели листья на ветке, на прочных черешках, и скучали. Очень неприятно: птицы летают, кошки бегают, тучи носятся, – а тут сиди на ветке. Качались листья, старались оторваться. Они говорили друг другу:
– Мы можем жить самостоятельно. Мы созрели. Не все-же нам быть под опекою, сидеть на этой глупой старой ветке!
Качались, качались, оторвались, наконец, упали на землю, и увяли.
Пришел садовник, вымел их с сором.
В саду на куртине росла лилия. Она была белая с красным, красивая и гордая.
Она тихо говорила пролетавшему над нею ветру:
– Ты осторожнее. Я – царственная лилия, и сам Соломон премудрый не одевался так пышно и красиво, как я.
Неподалеку, в огороди, росла капуста. Она услышала лилейные слова, засмеялась, и сказала:
– Этот старый Соломон был, по-моему, просто санкюлот. Как они одевались, эти древние? Прикроют кое-как наготу халатом, да и воображают, что вырядились по самой лучшей моде. А вот я выучила людей одеваться, уж могу себе чести приписать: на голышку-кочерыжку первую покрышку, рубашку, на рубашку стяжку, на стяжку под-одежку, на неё застежку, на застежку одежку, на одежку застежку, на застежку пряжку, на пряжку опять рубашку, одежку, застежку, рубашку, пряжку, с боков покрышку, сверху покрышку, снизу покрышку, не видать кочерыжку. Тепло и прилично.
Забралась в дом злая гадина, людей покусала и повыгнала, углы запакостила и осталась жить: понравилось ей в доме.
Люди плакали, да ничего не могли сделать.
Сказало им солнце:
– Я вам помогу. Злая гадина боится света.
И послало в окна дома свои лучи.
Злая гадина зашипела, закрыла все окна черными ставнями, и уж ни один солнечный луч не мог войти в дом. А которые попали, те умерли.
Тогда сказала труба:
– Солнце не помогло, дай-ка я попытаюсь помочь. Злая гадина любит тишину, и не выносит звука.
И труба затрубила во всю мочь.
Сквозь черные ставни, сквозь толстые стены пробились трубные звуки.
Зашипела злая гадина, уползла.
Люди вошли в дом.
Только долго еще оставался в доме скверный дух от злой гадины.
Жил на свете мухомор.
Он был хитрый и знал, как устроиться получше: поступил в чиновники, служил долго, и сделался начальником.
Люди знали, что он не человек, а просто старый гриб, да и то поганый, но должны были его слушаться.
Мухомор ворчал, брюзжал, злился, брызгал слюной и портил все бумаги.
Вот один раз случилось, когда мухомор выходил из своей кареты, подбежал к тому месту босой мальчишка, и закричал:
– Батюшки, какой большой мухомор, да какой поганый!