– Вот и не угадал. Николай Алексеевич мне рассказывал, что это он в одной церкви видел, в деревне, – такое изображение на стене сделано, и подпись: глаз вопиющего в пустыне.
Все засмеялись.
– Это ты сам сочинил? – недоверчиво спросил отец.
– Ну вот, спроси сам у Николая Алексеевича, – уверял Лютик.
Отец вдруг опять нахмурился.
– Вот за вами бы нужен глаз да глаз, – сурово сказал он.
Помолчали.
Лютик спросил:
– Готик, как зовут предводителя современных гвельфов?
Готик подумал.
– Ну, это просто, – сказал он.
– А ну, скажи!
– Того.
– Молодец!
– Объясни, – хмуро сказал отец.
– Очень просто, – сказал Готик, – если есть гвельфы, то есть и гибелинги… А Лютик уж конечно от слова «гибель» это слово произведет. Русские моряки довели свой флот до гибели, вот они и гибелинги.
– Ерунда, – сказал отец. Но засмеялся.
– Целый месяц сочинял, – сказал он.
– Ничего не месяц, – краснея сказал Лютик. – А зато я ни разу не сказал, что Того – не того. Сколько стишков было на эту глупость.
– Ну, так ты на генерала Ноги что-то глупое придумал. Ну-тка, – оживился отец.
– Ну, это просто, у японцев есть ноги, они войдут в Порт-Артур.
Посмеялись, – и опять отец хмуро сказал:
– Иные ноги туда бегают, куда и не надо.
Неловкое молчание опять прервал Лютик.
– Готик, тебе все Настя положила? – спросил он.
– Все, отвяжись.
– И нож да вилка есть?
– Есть, отстань.
– Нож давилка есть, а нож резалка есть?
– Не ерунди! – крикнул Готик.
– Придумываешь пустяки, – сердито сказал отец. – Никакой связи нет в твоих дурачествах.
Лютик не смущаясь ответил:
– Вот то-то и весело, что нет связи. Не связано, свободно. А где логическая связь, там тоска, тощища. Тоска таскать все от причины к следствию. А вот так-то лучше, как хочу, так и верчу. Когда рассуждаю дельно, то чувствую тосчищу, словно таз чищу, никому ненужный таз.
– Старо, брат, – сказал отец. – Это еще когда я учился, у нас был учитель, который любил мудреные диктовки давать. Вот в таком же роде была одна диктовка: «Таз куя, сказал кузнец, тоскуя: „Задам же людям таску я, за то, что я тоскую“».
Мальчики смеялись.
Наконец Александр Андреевич спросил, собравши все силы своей строгости:
– Ты куда это, Георгий, нынче ночью бегал?
Готик покраснел. Теребя салфетку, сказал жалующимся голосом:
– Да никуда, папа, право. Это мама я не знаю почему думает. Это она потому, что сапоги сырые. Ну, что ж, – вчера сыро же вечером было. Ну, мы возле реки ходили. Ну, по воде.
– Ночью не сметь уходить! – строго сказал Александр Андреевич.
– Ну, не буду уходить, – хмуро ответил Готик.
– И, пожалуйста, не нукай, – раздражаясь, говорил отец. – Дурацкие привычки. Будешь бегать, розгами выдеру.
Готик обидчиво покраснел и тихо промолвил:
– Это из мрачных времен дикого средневековья.
Отец засмеялся.
– Поговори ты у меня! – погрозил он полушутя, полусердито.
Лютик сказал весело:
– Нас драть нельзя, а то мы забастуем.
– Стачку устроим, – поддержал Готик.
– Обоих и выдеру, – дразнил отец.
– А мы обструкцию устроим, – кричал Лютик.
– Подадим тебе петицию.
– Или побежите в полицию?
– Ну уж нет, на это я не согласен, – живо ответил Лютик, – хоть пополам перепори, а к городовым не пойду.
Настя переменила блюдо. Заслушалась, локтем задела стакан, – стакан скатился на пол. Не разбился, – упал счастливо.
– Настя, вы со стола сталкан сталкали, – сказал Лютик.
– Надсмешники! – крикнула Настя и с хохотом убежала.
Подали рисовую кашу.
– Готик, да неужели ты и кашу станешь есть? – спросил Лютик.
– Ну да, и кашу стану есть, – с досадой сказал Готик, – тебе одному, что ли?
– Смотри, – остерегающим голосом говорил Лютик, – и каши поешь, икать станешь.
– Отстань, – кричал Готик, и сердясь и хохоча. – Какой ты дурак! Все глупости придумываешь.
После обеда Александр Андреевич никуда не пошел. Он долго сидел в беседке у забора, глядя на реку, и курил. Потом пошел к жене.
– Знаешь, Люба, – сказал он тихо, – это начинает меня беспокоить.
Людмила Яковлевна заплакала.
– Ну, ну, не плачь, мы это узнаем, – говорил Александр Андреевич, – но куда он мог бегать?
– Так легко утонуть, – всхлипывая, говорила Людмила Яковлевна. – Каждый год кто-нибудь тонет.
За вечерним чаем опять говорили о том, что надо запирать на ночь двери. Насте напоминали. Мальчикам и отец, и мать повторяли – окон открытыми не держать.
На днях где-то по соседству обворовали две дачи, – украли только что выстиранное белье и все, что было на леднике.
Вспоминали сегодня этот случай.
Лютик говорил с досадою:
– Мама повестку получила, что сегодня обокрадут.
Вечером после чая, когда уже мальчики пошли спать, Людмила Яковлевна и Александр Андреевич опять, в спальне, заговорили о ночном приключении. Затворились, чтобы кто не вошел из мальчиков. Говорили тихонько.
Людмила Яковлевна сидела на стуле около кровати и причесывалась на ночь. Александр Андреевич стоял перед нею, нерешительно почесывая бритые щеки.
Тускло горела свеча.
– Ты спрячь его сапоги, – посоветовал Александр Андреевич.
– Он Лютины наденет, – тоскливо ответила Людмила Яковлевна.
– Ну, и Лютины спрячь.
– Этим разве удержишь, – уныло сказала Людмила Яковлевна. – Он и босиком убежит, – что ему! Уж коли повадился.