– А надо поймать, – досадливо сказал Александр Андреевич.
– Да, поймаешь!
– Ну, не поймаем, так по следам уличим и проследим, куда он ходил.
– Ну, где в траве следы видеть! – безнадежно сказала Людмила Яковлевна.
– Не все трава.
– Все-таки спрячу, – сказала Людмила Яковлевна.
Пошла в переднюю. Потихоньку.
– Ты тут останься, – шепнула она мужу, – настучишь сапогами, а я в туфлях.
Мальчики улеглись. Настроенные разговорами на тревожный лад, они замкнулись в своей горнице.
Лютик как лег, так и заснул.
Готик укладывался медленно. Прислушивался.
Где-то недалеко играли и пели. Под нежный перезвон переливных звуков начал засыпать и Готик. Сладостное обнимало его предчувствие милого сна.
Вдруг, заслышав легкий шорох под своею дверью, Готик встрепенулся.
Полежал, вслушиваясь.
Было не то радостно, не то страшно. Жуткое ожидание.
Слышно было, что кто-то шевелился за дверью, и чьи-то легкие за дверью движения словно отдавались в Готином сердце, волнуя кровь.
Потрогали дверную ручку.
Дверь зашаталась, слегка колотясь о задвижку, но не поддалась. Ушли тихонько. Готик лежал и чутко вслушивался.
Людмила Яковлевна принесла в спальню и Лютины, и Готины сапоги.
– Заперлись, – шепотом сказала она. – По всему видно, что опять собирается идти. Сегодня, может быть, оба отправятся. Пусть босиком по сырой земле прогуляются.
– Одежда? – спросил отец.
– Костюмы на месте. Да это что, – эти сорванцы и нагишом убегут, коли очень захочется.
– Надо подождать. Из окна видно будет. Или в саду побыть?
– А если они через двор побегут?
Остались ждать в спальне.
Опять услышал Готик, что кто-то подошел к двери.
И опять слышал он шорох, долгий, осторожный, – словно кто-то шарил по полу, искал чего-то.
Толкнулись в дверь. Досадливый шепот… Удаляющиеся легкие шаги…
Скрипнула где-то дверь, ступеньки зашатались.
Готик еще полежал. Прислушался. Тихо.
Вдруг вскочил. Сердце сильно билось. Подбежал к двери, приоткрыл, выглянул, – никого.
Готик глянул на стулья, где лежала одежда.
Только Лютина одежда, – Готиной нет. И сапог нет, ни Готиных, ни Лютиных.
«Стащили, – подумал Готик, – и одежду, и сапоги».
Он вошел в комнату, подбежал к окну.
Опять по той же дорожке, что и вчера, пробирался мальчик, так же прячась. Сегодня он был босой.
Готик слабо удивился.
Подумал стыдливо:
«Как же я приду к милой Селениточке босиком?»
И вдруг опять неодолимая сонливость потянула его к постели.
Заснул.
И снова призрачные сны ему снились.
Снилось Готику, что он идет к Селените. Его ногам сыро, ему неловко, что он босой. Но он не может и не хочет остановиться. Неведомая сила влечет его.
Чудные цветы на мирных полянах легонько покачивали милые и нежные головки, орошенные душистою росою, и улыбались луне невиданною на земле улыбкою.
Лунный свет в чертоге милой Селениты разливался, отражаясь зеркалами дивных стен, и томил, и чаровал.
Вот и Селенита. Милая, как и вчера. Милая, милая. Ножки у нее белые, необутые, как у Готика, – чтобы не было Готику стыдно.
Зеленоватые на ней одежды при каждом движении развеваются тихо. Слова у нее звенят, как музыка, и сладостно нежен шорох ее шагов, ее развевающихся одежд.
И радостная сияет на ее лице улыбка, – но эта радость растворена в дивной печали.
И от этой радости, и от этой печали кружится голова и на глазах закипают слезы.
Селенита прильнула к Готику и обняла его, и в легком кружении понеслись они над озаренными луною полянами, едва касаясь ногами нежных трав. И было радостно и томно.
В спальне шептались, строя предположения о том, куда мог ходить Готик.
Вдруг услышали шорох. Как по команде, притихли, прислушались. Скрипела дверь.
Людмила Яковлевна тихо вышла из спальни.
Пошел за нею и Александр Андреевич, держа в руке свечу. Остановились у дверей, где спали мальчики.
– Нет одежды! – испуганным шепотом сказала Людмила Яковлевна. – Убежал!
– Хорошо, что один, – проворчал Александр Андреевич.
Быстро пошли в сад.
Вдруг на их глазах из кустов выбежал мальчик и проворно шмыгнул в калитку.
Александр Андреевич побежал за ним.
Людмила Яковлевна стояла у калитки и тревожно смотрела на росистые кусты и на туманную реку.
Скоро Александр Андреевич вернулся, тяжело и неровно дыша.
– Не догнал. Юркнул куда-то, – ворчал он.
– Что же теперь делать? – спросила Людмила Яковлевна.
– Надо подождать. Посидим. Вернется же, – досадливо бормотал отец.
Пошли в дом. Людмила Яковлевна сказала:
– Ты бы прошел к мельнице.
– Куда я пойду! – сердито ответил Александр Андреевич. – За мальчишкой гоняться! Тут мест много.
Александр Андреевич прикорнул в гостиной в кресле и скоро заснул. Спит себе, похрапывает.
Людмила Яковлевна, досадуя на мужа, думала:
«Ему все равно. Сердце не болит. Спит спокойно в такую минуту. Другой бы всю окрестность выбегал. Мало ли что может случиться».
Она вышла на балкон. Села, прячась за кумачовым его пологом, чтобы ее не видно было из сада.
Призадумалась. О Готике, о Лютике. Сознание подернулось тонкою дремою.
Уже светало.
Вдруг что-то мелькнуло светлое среди темной зелени, там, за кустами сада, по дороге.
Людмила Яковлевна вскочила, точно от внезапного толчка.
«Это Готик пробежал домой», – подумала она.